| Там уж не спутаешь: столько яркого света, и
все становится вехой. У меня было такое впечатление, будто я непрестанно, и
днем и ночью, прыгаю по гребням прохладных волн от одного островка к
другому, и, хоть наш пароходик еле тащился, мне казалось, что он несется,
вздымая пену морскую и взрывы смеха на борту. С тех пор сама Греция плывет
во мне, ее неустанно несет течение где-то на краю памяти. О, да и меня
захватила и несет волна лиризма! Что ж вы не остановите меня, дорогой?
А кстати сказать, знаете ли вы Грецию? Нет? Тем лучше! Что нам делать в
Греции? Там нужны люди чистые сердцем. Представьте себе, друзья там
прогуливаются по улицам трогательной парой, держась за руку. Да, женщины
сидят дома, а мужчины зрелого возраста, почтенные, усатые люди, важно
шествуют по тротуару, сплетя свои пальцы с пальцами друга. На Востоке тоже
так бывает? Возможно. Но вот скажите мне, взяли бы вы меня за руку на улице
Парижа? Ну разумеется, я шучу. Мы-то ведь умеем держать себя, мы боимся
грязных подозрений. Прежде чем пристать к греческим островам, нам пришлось
бы долго мыться. Там воздух так чист, там и море и радости так светлы. А
мы...
Посидим на этих шезлонгах. Какой туман! Я, кажется, собирался
рассказать вам о каменных мешках? Да, я вам скажу, что это такое. Долго я
отбивался, напрасно напуская на себя надменный и дерзкий вид, но, лишившись
сил, убедившись в бесполезности моих стараний, я решил расстаться с
человеческим обществом. Нет-нет, я не стал искать какой-нибудь необитаемый
остров, да их и нет теперь. Я просто нашел себе убежище у женщин. Вы же
знаете, они не осуждают по-настоящему наших слабостей, скорее уж попытаются
унизить нашу силу, обезоружить нас. Женщина -- это награда не воителя, а
преступника. Для него женщина -- пристань, тихая гавань; в постели женщины
обычно его и арестовывают. Женщина! Ведь это все, что нам остается от рая
земного, не так ли? Совсем растерявшись, я понесся к этой естественной
пристани. Но теперь я уже не произносил речей. Правда, я еще немного играл
роль, по привычке, однако прежней изобретательности у меня не стало. Боюсь
признаться (а то опять начнешь ораторствовать), но, кажется, именно в ту
пору во мне заговорила потребность в настоящей любви. Цинично, не правда ли?
Во всяком случае, меня томила тоска, чувство обездоленности, делавшее меня
более уязвимым, случалось, я волей-неволей, отчасти из любопытства брал на
себя некоторые обязательства. У меня явилась потребность любить и быть
любимым, а посему я вообразил себя влюбленным. Иначе говоря, я совсем
поглупел.
Нередко я ловил себя на том, что задаю тот вопрос, которого я, как
человек опытный, до тех пор избегал. Я спрашивал: "Ты меня любишь?" Вы,
конечно, знаете, какой ответ следует в подобных ситуациях: "А ты?" Если я
отвечал: "Да", значит, преувеличивал подлинные свои чувства. А если дерзал
ответить: "Нет", рисковал тем, что меня разлюбят и я буду страдать из-за
этого. Чем большая опасность угрожала чувству, в котором я надеялся найти
покой душевный, тем упорнее я добивался его от своей партнерши. Я дошел до
самых недвусмысленных обещаний и требовал от своего сердца все более
глубокого чувства. Тогда-то я и воспылал ложной страстью к очаровательной
дурочке, начитавшейся советов в эротических изданиях, а посему говорившей о
любви с уверенностью и убежденностью интеллектуала, возвещающего
неизбежность бесклассового общества. |