| Зачем тогда
я буду им нужен? Не могу сказать, что такая мысль была горька для меня.
И как раз в эту минуту вошел священник. Я вздрогнул, увидев его. Он это
заметил и попросил меня не пугаться. Я сказал, что обычно он приходит в
другие часы. Он ответил, что зашел просто r`j, по-дружески, и его посещение
нисколько не связано с моим ходатайством о помиловании: он ничего не знает о
судьбе прошения. Усевшись на мою койку, он предложил мне сесть возле него. Я
отказался. Однако мне понравился его кроткий вид. Довольно долго он сидел
молча и, опершись локтями о колени, понурившись, смотрел на свои руки. Руки
у него были топкие и мускулистые, напоминавшие проворных зверьков. Он
медленно потирал их.
Потом замер, все так же понурив голову, и долго сидел неподвижно. На
минуту я даже забыл о нем.
Но вдруг он вскинул голову и посмотрел мне в лицо.
-- Почему вы отказываетесь принимать меня, когда я прихожу? -- спросил
он.
На это я ответил, что не верю в бога. Он осведомился, убежден ли я в
своем неверии. И я сказал, что мне нечего и спрашивать себя об этом: вопрос
о боге не имеет для меня никакого значения. Он откинулся назад и,
прислонившись к стене, положил руки на колени. С таким видом, как будто он и
не обращается ко мне, он заметил, что иногда люди считают себя неверующими,
а в действительности это совсем не так. Я промолчал. Он посмотрел на меня и
спросил:
-- Что вы об этом думаете?
Я ответил, что это вполне возможно. Во ВСЯКОМ случае, со мной дело
обстоит следующим образом: я, может быть, не всегда уверен в том, что именно
меня интересует, но совершенно уверен в том, что не представляет для меня
никакого интереса. И как раз то, о чем он говорит, меня совершенно не
интересует.
Он отвел глаза в сторону и, не меняя позы, спросил, не говорю ли я так
от безмерного отчаяния. На это последовал ответ, что я не впал в отчаяние --
мне только страшно, но ведь это вполне естественно.
-- Господь поможет вам, -- отозвался он. -- Мне известно, что все, кто
были в таком же положении, как вы, обращались к богу.
Я признал, что это их право. А кроме того, у них, значит, было на это
время. Но я вовсе не ищу ничьей помощи, да у меня п времени недостанет -- я
просто не успел бы заинтересоваться тем вопросом, который меня никогда не
интересовал.
Он раздраженно махнул рукой, но сейчас же выпрямился и поправил складки
своей сутаны. Закончив прихорашиваться, он обратился ко мне, назвав меня при
этом "брат мой", и сказал, что если он говорит со мной о боге, то вовсе не
потому, что я приговорен к смерти; по его мнению, мы все приговорены к
смерти. Но я прервал его, сказав, что это совсем не одно и то же и, уж во
всяком случае, всеобщая обреченность не может служить для меня утешением.
-- Конечно, -- согласился он. -- Но если ВЫ и не умрете сегодня, то все
равно умрете, только позднее. И тогда возникнет тот же вопрос. Как вы
подойдете к столь ужасному испытанию?
Я ответил, что подойду совершенно так же, как сейчас. Он встал при этих
моих словах и посмотрел мне в глаза. Такую игру я хорошо знал. Я нередко
забавлялся ею с Эмманюэлем или Селестом, и обычно они первые отводили
взгляд. |