| Выиграли? Так вы, стало быть, знаете Священное писание?
Право, вы меня интересуете.
Что касается меня... Ну что ж, судите сами.
Ростом, шириной плеч и лицом, о котором мне часто говорили, будто оно
свирепое, я больше похожу на игрока в регби, не правда ли? Но если судить по
разговору, придется признать во мне некоторую изысканность. Пальто на мне
жиденькое (должно быть, верблюд, с которого настригли шерсть для сукна,
страдал паршой и совсем облысел), зато у меня холеные ногти. Я, как и вы,
человек многоопытный, но все же доверяюсь вам без всяких предосторожностей,
всецело полагаясь на ваше лицо. Словом, несмотря на хорошие манеры и
культурную речь, я завсегдатай матросских баров в здешнем порту. Больше не
допытывайтесь. У меня двойная профессия, вот и все, так же как и моя натура.
Я ведь уже сказал вам, что я судья на покаянии. В моей истории только одно
является простым: у меня ничего нет. Да, я был богат и не делился с
ближними. Что это доказывает? То, что я тоже был саддукеем... Ого! Слышите,
как воют сирены в порту? Будет нынче туманище на Зейдерзе!
Вы уже уходите? Это я, наверно, задержал вас. Извините, пожалуйста. Нет
уж, разрешите, платить буду я. Вы мой гость в этом "Мехико-Сити", и я очень
рад, что могу вас принять. Конечно, завтра я буду опять тут, так же как
всегда по вечерам, и с благодарностью приму ваше приглашение. Как вам найти
отсюда дорогу?.. Ну что ж, если вы не считаете это неудобным, проще всего
будет, если я провожу вас до порта. А оттуда, обогнув Еврейский квартал, вы
без труда попадете на прекрасные проспекты, по которым бегут сейчас вагоны
трамваев, нагруженные цветами и громыхающими оркестрами. Ваша гостиница на
одном из этих проспектов, именуемом Дамрак. Пожалуйста, проходите первым,
прошу вас. Я-то живу в Еврейском квартале, как он назывался до тех пор, пока
господа гитлеровцы не расчистили его. Вот уж постарались! Семьдесят пять
тысяч евреев отправили в концлагеря или сразу же убили. Подмели под метелку.
Как не восхищаться таким усердием и терпеливой методичностью? Если у
человека нет характера, он должен выработать в себе хотя бы методичность.
Здесь она, бесспорно, сделала чудеса, и я живу в тех местах, где совершены
величайшие в истории преступления. Быть может, это как раз и помогает мне
понять гориллу и его недоверчивость. Я могу таким образом бороться со своей
природной склонностью, неодолимо влекущей меня к людям. Теперь, когда я вижу
новое лицо, кто-то во мне бьет тревогу: "Потише! Легче на поворотах!
Опасно!" Даже когда у меня возникает очень сильная симпатия к человеку, я
держусь настороже.
А знаете вы, что на моей родине, в маленькой деревеньке, во время
карательной экспедиции немецкий офицер очень вежливо предложил старухе
матери самой выбрать, которого из двух ее сыновей расстрелять в качестве
заложника. Выбрать! Представляете себе? Вот этого? Нет, вон того. И
смотреть, как его уводят. Не будем углублять вопрос, но поверьте, сударь,
все неожиданности возможны. Я знал человека, который сердцем отвергал
недоверие. Он был пацифист, сторонник полной, .неограниченной свободы, любил
несокрушимой любовью все человечество и все зверье на земле. Избранная душа!
Да это уж несомненно!.. И знаете, во время последних религиозных войн в
Европе он удалился в деревню. На пороге своего дома он написал: "Откуда бы
вы ни явились, входите. Добро пожаловать!" И кто же, по-вашему, отозвался на
это радушное приглашение? Фашисты. Они вошли к миротворцу как к себе домой и
выпустили ему кишки. |
