| Он спросил, большой ли штраф. Я не
знал. Тогда он разозлился:
-- Платить за эту пакость? Ну уж нет, пусть она подыхает! -- И принялся
ее ругать. Раймон засмеялся и вошел в подъезд. Вслед за ним поднялся по
лестнице и я. На площадке нашего этажа мы расстались. Вскоре я услышал шаги
старика Саламано. Он постучался ко мне. Я отворил, он стоял у двери и все
извинялся: "Извините за беспокойство. Извините, пожалуйста". Я пригласил его
в комнату, но он не зашел. Стоял, глядя на носки своих башмаков, и руки у
него дрожали, морщинистые, в цыпках. Не поднимая головы, он спросил:
-- Они не отберут ее у меня, мсье Мерсо? Отдадут ее мне? Как же я без
нее буду?
Я ответил, что на живодерне держат собак три дня, чтобы хозяева могли
их затребовать, а уж после этого срока делают с ними, что хотят. Он молча
поглядел на меня. Потом сказал: "Покойной ночи". Он заперся у себя, и я
слышал, как он ходит по комнате. Потом заскрипела кровать. По тихим,
коротким всхлипываниям, раздававшимся за перегородкой, я понял, что старик
плачет. Не знаю почему, но я вспомнил о маме. Однако утром надо было рано
вставать. Есть мне не хотелось, и я лег спать без ужина.
Раймон позвонил мне в контору. Сказал, что один его приятель, которому
он рассказывал обо мне, приглашает меня к себе на воскресенье: у него есть
хижинка под Алжиром. Я ответил, что с удовольствием бы поехал, но обещал
своей девушке провести воскресенье с ней. Раймон сразу ответил, что
приглашается также и девушка. Жена его приятеля будет рада, если соберется
не только мужская компания.
Я уже хотел было повесить трубку, потому что патрон не любит, когда нам
звонят знакомые, но Раймон попросил подождать и сказал, что он, конечно, мог
бы передать мне приглашение вечером, но ему хотелось кое-что сообщить -- за
ним весь день ходили по пятам несколько арабов, и среди них был брат его
бывшей любовницы.
-- Если ты нынче вечером увидишь их около дома, предупреди меня.
Я сказал:
-- Непременно.
Немного погодя патрон вызвал меня к себе, и я подумал, что получу
нагоняй: поменьше говорите по телефону, побольше работайте. Оказалось,
совсем не то. Он заявил, что хочет поговорить со мной об одном деле. Пока
еще нет ничего определенного, все в проекте. Он хотел только кое о чем
спросить у меня. Он намеревается открыть в Париже контору, чтобы там, на
месте, вести переговоры и заключать сделки с крупными компаниями. И он хотел
узнать, не соглашусь ли я поехать туда. Это позволило бы мне жить в Париже,
а часть года разъезжать.
-- Вы молоды, и, по-моему, такая жизнь должна вам правиться.
Я ответил:
-- Да, но мне, в сущности, все равно.
Тогда он спросил, неужели мне не интересно переменить образ жизни. Я
ответил, что жизнь все равно не переменишь. Как ни живи, все одинаково, и
мне в Алжире совсем не плохо. Он нахмурился и сказал, что я всегда отвечаю
уклончиво, что у меня нет честолюбия, а для деловых людей это вредная черта.
Я вернулся к себе и сел за работу. Конечно, лучше было бы не раздражать его,
но я не видел оснований менять спою жизнь. Поразмыслить хорошенько, так я
вовсе не какой-нибудь несчастный. В студенческие годы у меня было много
честолюбивых мечтаний. |
