| Мне все слышалось: "Что, съел?" -- возглас, совершенно
оправданный положением. Я сел в лужу, публично сдрейфил. Правда, так
сложились обстоятельства, но ведь обстоятельства всегда существуют. Задним
числом я прекрасно соображал, что мне следовало сделать. Коротким боксерским
ударом сбить с ног д'Артаньяна, вскочить в автомобиль, помчаться вдогонку за
тем сморчком, который ударил меня, настигнуть его, прижать его мотоцикл к
тротуару, оттащить нахала в сторонку и задать ему заслуженную взбучку. Сто
раз прокручивал в своем воображении этот коротенький фильм, с некоторыми
вариантами. Но ничего не поделаешь -- поздно! Несколько дней я был в
отвратительном настроении.
Смотрите, опять дождь. Давайте постоим под воротами. Прекрасно. Так на
чем же я остановился? Да, на защите чести! И вот, вспоминая об этом
происшествии, я понял его значение. В общем, мои мечтания не выдержали
испытания действительностью. Мне казалось, что я человек полноценный, что я
всегда заставлю публику уважать себя и как личность, и как профессионала.
Наполовину Сердан, наполовину де Голль, если угодно. Короче говоря, я хотел
господствовать во всем. Поэтому я рисовался, кокетничал, показывал больше
физическую ловкость, нежели интеллектуальные дарования. Но после того, как
мне публично дали по уху и я не ответил, было уже невозможно держаться о
себе прежнего лестного мнения. Если б я действительно был служителем правды
и разума, как я это мнил, разве меня затронуло бы это происшествие, уже
позабытое очевидцами? Я бы только досадовал на то, что рассердился из-за
пустяков, дал волю гневу и не сумел справиться с неприятными последствиями
своей несдержанности. А вместо этого меня одолевали мечты отомстить
обидчику, сразиться с ним и победить. Очевидно, я вовсе не стремился к тому,
чтобы стать самым разумным и самым великодушным созданием на земле, а хотел
одного: оказаться сильнее всех, хотя бы и прибегнув для этого к самым
примитивным средствам. Да ведь по правде сказать, каждый интеллигент (вы же
это хорошо знаете) мечтает быть гангстером и властвовать над обществом
единственно путем насилия. Однако сие не столь легко, как это можно
вообразить, начитавшись соответствующих романов, подобные мечтатели
бросаются в политику и лезут в самую свирепую партию. Что за важность
духовное падение, если таким способом можно господствовать над миром? Я
открыл в своей душе сладостные мечты стать угнетателем.
И по крайней мере мне тогда стало ясно, что я стою на стороне
преступников, на стороне обвиняемых, поскольку их преступления не причинили
мне ущерба. Их виновность воспламеняла мое красноречие, потому что я не был
их жертвой. А если б они угрожали мне, я не только стал бы их судьей, но
даже больше -- я готов был стать гневливым владыкой, объявить их вне закона
и подвергнуть их избиению, пыткам, поставить их на колени. При таких
желаниях, дорогой соотечественник, довольно трудно сохранить веру в свое
призвание служить правосудию, защищать вдов и сирот.
Дождь-то все усиливается, значит, времени у нас достаточно, и я,
пожалуй, дерзну поведать вам о новом открытии, сделанном мною вслед за этим,
когда я порылся в своей памяти. Разрешите? Присядемте на скамью под навесом.
Уже сколько столетий голландцы, покуривая трубку, созерцают здесь одну и ту
же картину: смотрят, как дождь поливает канал. Я собираюсь рассказать вам
довольно сложную историю. На этот раз речь пойдет о женщине. Во-первых, надо
отметить, что я всегда имел успех у женщин, даже без больших стараний с моей
стороны. |