| Судебный пристав возвестил: "Суд идет!" И в эту минуту зарычали
два больших вентилятора. Вошли трое судей -- двое в черном, третий в
красном, -- с папками под мышкой, и быстрым шагом направились к трибуне,
возвышавшейся над залом. Все трое сели в кресла, человек в красной мантии --
посередине; он снял свою четырехугольную шапочку, положил ее на стол перед
собой, вытер носовым платком маленькую лысую голову и объявил судебное
заседание открытым.
Журналисты уже держали автоматические ручки наготове. У всех у них вид
был равнодушный и несколько насмешливый. Однако один из них, много моложе
других, в сером костюме и синем галстуке, не взял в руки перо и все смотрел
на меня. Я заметил, что у него немного асимметричное лицо, но меня поразили
его глаза, очень светлые глаза, пристально смотревшие на меня с каким-то
неизъяснимым выражением. У меня возникло странное чувство, будто это я сам
смотрю на себя. Может быть, из-за этого, а также из-за моего незнания
судебных порядков и правил я не очень хорошо понял то, что было вначале:
жеребьевка присяжных, вопросы председателя суда к адвокату, к прокурору и к
присяжным (каждый раз все присяжные одновременно поворачивали головы к
председателю суда), быстро зачитанное обвинительное заключение, в котором
указывались знакомые мне названия местностей, имена и фамилии, новые вопросы
моему адвокату.
Но вот председатель сказал, что суд сейчас приступит к опросу
свидетелей. Судебный пристав зачитал список фамилий, и они привлекли мое
внимание. В рядах публики, до сих пор остававшейся для меня безликой, один
за другим поднялись со скамей, а затем вышли в маленькую боковую дверцу
директор и сторож богадельни, старик Томас Перес, Раймон, Массон, Саламано и
Мари. Она тревожно посмотрела на меня и сделала мне знак. Я удивился, что не
заметил их всех раньше; вдруг встал вызванный последним по списку Седеет.
Рядом с ним я увидел ту маленькую женщину в жакете, которую встретил однажды
в ресторане, у нее были все такие же быстрые, четкие движения и решительный
вид. Она пристально смотрела на меня. Но мне некогда было размышлять:
заговорил председатель суда. Он сказал, что скоро начнется важнейшая часть
процесса -- прения сторон и он считает излишним напоминать, что публика
должна соблюдать при этом полное спокойствие. По его словам, он для того
здесь и находился, чтобы обеспечить беспристрастное разбирательство дела,
ибо желает рассмотреть его с полной объективностью. Присяжные заседатели
вынесут справедливый приговор, руководясь духом правосудия, и да будет всем
известно, что при малейшем инциденте он прикажет очистить зал.
Жара все усиливалась, и я видел, что присутствующие обмахиваются
газетами. Слышался шорох смятой бумаги. Председатель суда подал знак, и
служитель принес три плетенных из соломки веера, которыми тотчас
воспользовались все три члена суда.
Первым начали допрашивать меня. Председатель задавал вопросы спокойно
и, как мне показалось, с оттенком сердечности. Он еще раз "установил мою
личность", и, хоть меня раздражала эта процедура, я подумал, что, в
сущности, она довольно естественна: ведь какая была бы страшная ошибка, если
б стали судить одного человека вместо другого. Затем председатель начал
пересказывать, что я совершил, и при этом поминутно спрашивал: "Так это
было?" Каждый p`g я по указаниям своего адвоката отвечал: "Да, господин
председатель". Допрос шел долго, так как председатель рассказывал все очень
подробно. Тем временем журналисты писали. Я чувствовал на себе взгляд самого
молодого из них и той маленькой женщиныавтомата. |