|
К несчастью, нас он оставил одних, и мы живем, что бы ни случилось,
даже когда мы брошены в каменный мешок, когда мы изведали то, что он
изведал, но оказались не способны сделать то, что он сделал, и умереть так
же, как он. Разумеется, кое-кто попытался обратить себе на пользу его
смерть. В конечном счете было гениальной выдумкой сказать нам: "Да, вы не
блещете добродетелями -- это факт. Но не будем вдаваться в подробности! Вы
искупите все сразу, когда вас распнут на кресте!" Теперь слишком много
страдальцев карабкается на крест, желая, чтобы их видели издалека, даже если
им надо для этого попрать ногами того, кто уже давно распят. Слишком много
людей решило творить милосердие без великодушия. Ах, как же несправедливо,
как несправедливо с ним поступают! У меня просто сердце сжимается от обиды.
Ну вот, смотрите -- опять на меня нашло: собрался выступить с
защитительной речью. Простите меня, пожалуйста, надеюсь, вы поймете, почему
так происходит. Знаете, неподалеку отсюда находится музей, который носит
такое название: "Господь спаситель наш над нами!" В давние времена голландцы
устраивали свои катакомбы на чердаках. Что поделаешь, подземелья здесь
затопляет. Нынче, не беспокойтесь, их господь спаситель не обретается ни на
чердаке, ни в подземелье. Они в тайне сердца своего вознесли его на стену
трибуналов и от его имени бьют со всего размаха, а главное -- судят,
осуждают. От его имени! Он-то кротко говорил блуднице: "И я тоже не осуждаю
тебя". Но для них это неважно, они осуждают, они никому не отпускают грехов.
"Во имя господа получай пощечину. На тебе!" Во имя господа? Он не требовал
такого рвения, друг мой. Он хотел, чтобы его любили, и только. Конечно, есть
люди, которые его любят, даже среди христиан. Но сколько их? По пальцам
можно перечесть. Он, впрочем, предвидел это -- у него было чувство юмора.
Апостол Петр, как известно, струсил и отрекся от него: "Я не знаю этого
человека... Не знаю, что ты хочешь сказать и т. д." Ужасно испугался! А
учитель так остроумно ему сказал: "На сем камне воздвигну я церковь свою".
Какая ирония! Дальше уж некуда! Вы не находите? И что же, они опять
восторжествовали: "Вы же видите, он сам так сказал!" Он действительно так
сказал, с полным пониманием дела. А потом ушел навеки, предоставив им судить
и выносить приговоры. На устах -- прощение, а в сердце -- суровый приговор.
И ведь нельзя сказать, будто в мире уже нет сострадания, где там,
великие боги! Мы без конца о нем говорим. Просто теперь больше никого не
оправдывают. Невиновность умерла, а судьи так и кишат, судьи всех пород --
из воинства Христа и из воинства Антихриста; впрочем, это одно племя, они
помирились друг с другом, придумав каменный мешок. Нельзя все валить только
на христиан. Другие тоже не стоят в сторонке. Знаете, во что превратили в
этом городе дом, где некогда жил Декарт? В сумасшедший дом! Да-да, повсюду
теперь бред безумия и преследования. Разумеется, и мы волей-неволей в этом
участвуем. Вы уже могли заметить, что я ничего не щажу. Да, мне думается, и
вы не меньше моего порицаете миропорядок. Ну, а раз мы все стали судьями,
все мы друг перед другом виноваты, все мы подобны Христу, на свой грешный
лад, всех нас одного за другим распинают на кресте, а сами палачи того и не
ведают. Так было бы и со мной, Кламансом, если бы я не нашел выхода,
единственного разрешения задачи -- словом, не открыл бы истину. |
