| Но на утро усталость проходила, а вместе с тем
забывалась и разгадка тайны, я вновь бросался в погоню за удовольствиями. Я
гнался за ними, всегда находил их, никогда не чувствовал пресыщения, не
знал, где и когда остановлюсь, и так было до того дня, вернее, вечера, когда
музыка вдруг оборвалась и погасли огни. Празднество, на котором я был так
счастлив... Но позвольте мне воззвать к нашему другу примату. Покивайте ему
головой в знак благодарности, а главное, выпейте со мной, мне нужна ваша
благожелательность.
Вижу, что такое заявление удивляет вас. Разве вы никогда не испытывали
внезапную потребность в сочувствии, в помощи, в дружбе. Да, несомненно. Но я
уже привык довольствоваться сочувствием. Его найти легче, и оно ни к чему не
обязывает. "Поверьте, я очень сочувствую вам", -- говорит собеседник, а сам
думает про себя: "Ну вот, теперь займемся другими делами". "Глубокое
сочувствие" выражает и премьер-министр -- его очень легко выразить
пострадавшим от какой-нибудь катастрофы. Дружба -- чувство не такое простое.
Она иногда бывает долгой, добиться ее трудно, но, уж если ты связал себя
узами дружбы, попробуй-ка освободиться от них -- не удастся, надо терпеть. И
главное, не воображайте, что ваши друзья станут звонить вам по телефону
каждый вечер (как бы это им следовало делать), чтобы узнать, не собираетесь
ли вы покончить с собой или хотя бы не нуждаетесь ли вы в компании, не
хочется ли вам пойти куда-нибудь. Нет, успокойтесь, если они позвонят, то
именно в тот вечер, когда вы не одни и когда жизнь улыбается вам. А на
самоубийство они скорее уж сами толкнут вас, полагая, что это ваш долг перед
собою. Да хранит вас небо от слишком высокого мнения друзей о вашей особе!
Что касается тех, кто обязан нас любить -- я имею в виду родных и соратников
(каково выражение!), -- тут совсем другая песня. Они-то знают, что вам
сказать: именно те слова, которые убивают; они с таким видом набирают номер
телефона, как будто целятся в вас из ружья. И стреляют они метко. Ах, эти
снайперы!
Что? Рассказать про тот вечер! Я дойду до него, потерпите немножко. Да,
впрочем, я уже и подошел к этой теме, упомянув о друзьях и соратниках.
Представьте, мне говорили, что один человек, сострадая своему другу,
брошенному в тюрьму, каждую ночь спал не на постели, а на голом полу -- он
не желал пользоваться комфортом, которого лишили его любимого друга. А кто,
дорогой мой, будет ради нас спать на полу? Да разве я сам стал бы так спать?
Право, я хотел бы и мог бы пойти на это. Когда-нибудь мы все сможем, и в
этом будет наше спасение. Но достигнуть его нелегко, ведь дружба страдает
рассеянностью или по крайней мере она немощна. Она хочет, но не может.
Вероятно, она недостаточно сильно хочет? Или мы недостаточно любим жизнь.
Заметили вы, что только смерть пробуждает наши чувства? Как горячо мы любим
друзей, которых отняла у нас смерть. Верно? Как мы восхищаемся нашими
учителями, которые уже не могут говорить, ибо у них в рот набилась земля.
Без тени принуждения мы их восхваляем, а может быть, они всю жизнь ждали от
нас хвалебного слова. И знаете, почему мы всегда более справедливы и более
великодушны к умершим? Причина очень проста. Мы не связаны обязательствами
по отношению к ним. Они не стесняют нашей свободы, мы можем не спешить
восторгаться ими и воздавать им хвалу между коктейлем и свиданием с
хорошенькой любовницей -- словом, в свободное время. Если бы они и обязывали
нас к чему-нибудь, то лишь к памяти о них, а память-то у нас короткая. |