|
Он добавил:
-- Знаете, у нее здесь нашлись друзья, люди ее возраста. У них были
общие интересы, непонятные вашему поколению. Вы молоды, ей, вероятно, было
скучно с вами.
Он сказал правду. Когда мама жила дома, она целыми днями молчала,
только следила за каждым моим движением. В богадельне она первое время часто
плакала. Привыкла к дому. А через несколько месяцев стала бы плакать, если б
ее взяли из богадельни. Все дело в привычке. Отчасти поэтому я в последний
год почти и не навещал мать. Да и жаль было тратить на это воскресные дни,
не говоря уж о том, что не хотелось бежать на автобусную остановку, стоять в
очереди за билетом и трястись два часа в автобусе.
Директор еще что-то говорил. Но я уже почти не слушал.
Наконец он сказал:
-- Я думаю, вы хотите посмотреть на усопшую.
Я молча встал, и он двинулся впереди меня к двери. На лестнице он
объяснил:
-- У нас есть небольшой морг, и мы перенесли ее туда, чтобы не
волновать других. Всякий раз, как кто-нибудь в богадельне умирает, остальные
нервничают два-три дня. Тогда служащим трудно бывает с ними.
Мы прошли через двор, там было много стариков, они беседовали,
собравшись кучками. Когда мы проходили мимо них, они умолкали. А за нашей
спиной болтовня возобновлялась. Похоже было на приглушенную трескотню
попугаев. У двери маленького строения директор расстался со мной.
-- Оставляю вас, мсье Мерсо. Я буду в своем кабинете. Если понадоблюсь,
пожалуйста, я к вашим услугам. Похороны назначены на десять часов утра. Мы
полагали, что таким образом вы сможете провести ночь у гроба покойницы. И
вот что еще я хочу сказать: ваша матушка в разговорах со своими
компаньонами, кажется, часто выражала желание, чтобы ее похоронили по
церковному обряду. Я сделал необходимые распоряжения. Но считаю своим долгом
поставить вас в известность.
Я поблагодарил его. Однако мама, хоть она и не была атеисткой, при
жизни никогда не думала о религии.
Я вошел. Очень светлая комната, с побеленными известкой стенами и
застекленным потолком. Вся обстановка -- стулья и деревянные козлы.
Посередине на козлах -- гроб с надвинутой крышкой. На темных досках,
окрашенных морилкой, выделялись чутьчуть вдавленные в гнезда блестящие
винты. У гроба дежурила арабка в белом халате и с яркой шелковой повязкой на
голове.
Вслед за мной вошел сторож; должно быть, он бежал, так как совсем
запыхался. Слегка заикаясь, он сказал:
-- Мы закрыли гроб, но я сейчас сниму крышку, чтобы вы могли посмотреть
на покойницу.
Он уже подошел к гробу, но я остановил его. Он спросил:
-- Вы не хотите?
Я ответил:
-- Нет.
Он прервал свои приготовления, и мне стало неловко, я почувствовал, что
не полагалось отказываться. Внимательно поглядев на меня, он спросил:
-- Почему? -- Но без малейшего упрека, а как будто из любопытства.
Я сказал:
-- Сам не знаю.
И тогда, потеребив седые усы, он произнес, не глядя на меня:
-- Что ж, понятно. |